Парень упрямо твердил, что ничего не знает и Петр Алексеевич должен сам ему перезвонить. Не буду скрывать, мы вели себя очень жестко по отношению к этому Вострякову. Дело ведь даже не в деньгах. На кону была моя репутация и даже моя свобода. Но Неверов исчез. Просто растворился. Возможно, он испугался, но мои сотрудники не верят в такую возможность. И я не очень верю в трусливость бывшего следователя по особо важным делам. Мы долго держали засаду, но ни домой, ни к своей дочери он не приходил. Просто исчез. Где мы только его не искали! Насколько мне известно, его дочь и семья тоже волнуются по поводу исчезновения Неверова. Но его нигде нет. И вот уже почти полтора месяца он не дает о себе знать, не пытается выйти на связь или каким-то образом проявить себя. Его два телефона выключены, этого человека нигде нет. Такое ощущение, что он просто исчез. Растворился.
Лев Давидович замолчал. Теперь он смотрел на Дронго, терпеливо ожидая его реакции.
– Сколько лет он проработал в органах прокуратуры? – неожиданно спросил Дронго.
– Больше тридцати. Начинал еще курьером в суде, потом получил высшее образование, работал следователем, прокурором, даже был заместителем прокурора Брянской области. В последние восемь лет работал следователем по особо важным делам. Как видите, я знаю его биографию почти наизусть.
– Супруги у него нет?
– Вдовец. Дочь разведена. У нее двое сыновей-подростков, обоим по тринадцать лет. Близнецы. Мы проверяли все их телефоны. И дочери, и мальчиков. Но Неверов им не звонил и не появлялся. Судя по их реакции, они очень переживают, особенно дочь.
– Что стало с Востряковым?
– Он недавно выписался из больницы, – сказал, чуть помолчав, Лев Давидович, – как видите, я ничего не скрываю. С парнем обошлись сурово, но он этого заслужил. Я оплатил его лечение в больнице и даже выплатил ему некоторую «страховку». Пятьдесят тысяч долларов, хотя это и не в моих правилах. Кажется, Востряков остался более чем доволен. Разумеется, за ним тоже следят и все его телефоны проверяют. Насколько мне известно, он тоже пытается найти своего двоюродного дядю. И хотя пятьдесят тысяч я дал при условии, что он сразу сообщит мне, когда Неверов выйдет с ним на связь, но пока – только молчание.
– У него были близкие друзья, товарищи, коллеги? Я имею в виду Неверова?
– Мы все проверили. Дело в том, что службу безопасности в нашей компании возглавляет Матвей Суровцев. Может, вы о нем слышали. Полковник Суровцев из управления внутренних дел Воронежской области. Был уволен шесть лет назад, когда его сотрудники забили насмерть маньяка. Все газеты об этом написали. Сотрудникам дали условное наказание, полковника оправдали, но затем уволили из органов. И я взял его к себе начальником службы безопасности.
– Судя по тому, как Востряков попал в больницу, Суровцев применяет подобные методы и на новой работе.
– Нельзя в белых перчатках вести подобные дела. Насколько я знаю, вы один из лучших экспертов по проблемам преступности, если не самый лучший. Вы должны быть осведомлены лучше меня, что во время подобного противостояния могут быть нарушения и с той, и с другой стороны.
– У вас достаточно гибкие представления о законе, – строго заметил Дронго, – вам так не кажется?
– Возможно, – согласился Деменштейн, – но я пригласил вас на встречу не для того, чтобы обсуждать мои моральные принципы. Я наводил справки, и мне рекомендовали обратиться именно к вам как к лучшему эксперту в этой области. Мне нужна ваша помощь.
– Чтобы найти Неверова, – понял Дронго, – а потом вы примените к нему методы, при помощи которых вы отправили Вострякова в больницу? Вам не сказали, что я эксперт по розыску преступников, а не специалист, с помощью которого совершаются преступления?
– Понятно. Значит, нам необходимо обсудить моральные стороны нашего соглашения. Давайте приступим, – живо произнес Лев Давидович. – Начнем с главного. Меня пытаются шантажировать, и я всего лишь защищаюсь. Ни Неверова, ни Вострякова я никогда не знал и не хотел знать. Затем дальше. Они требуют у меня денег, что само по себе аморально и противоречит любому закону. Наконец, Неверов исчезает, и я прошу найти человека, хотя бы для того, чтобы вернуть его дочери и внукам. Что в этом плохого?
– Насколько я сумел понять, вы меньше всего думаете о душевном состоянии его дочери. Просчитав все варианты, вы, как умный человек, понимаете, что Неверов не мог исчезнуть просто так. Его либо убрали, и тогда тот, кто сделал это, может повторить попытку шантажа уже на другом, более серьезном уровне. Либо он сам спрятался, чтобы попытаться снова достать вас, но уже помня о своей прежней неудаче. В любом случае вы обречены на повторную попытку шантажистов и не хотите ждать, пока она произойдет. Вы решили найти Неверова или тех, кто мог его убрать, хотя бы для того, чтобы выйти на документы? Я прав?
– Да, – кивнул Лев Давидович, – вы правы. Я не хочу и не могу допустить, чтобы эти документы были опубликованы. Вы не назвали еще третьего варианта событий, самого худшего. Если Неверов решил спрятаться и потом меня шантажировать, это не так страшно. Я либо с ним договорюсь, либо найду его. Если Неверова убрали, чтобы шантажировать меня по второму кругу, то последствия будут похожими. Я либо договорюсь, либо найду тех, кто это пытается делать. Но есть еще и третий вариант, господин Дронго. И он беспокоит меня больше всех остальных.
Дронго понимающе усмехнулся. Он, конечно, понял, о каком «третьем варианте» говорит собеседник. Этот вариант как раз был самым неприемлемым и самым неудобным для Льва Давидовича.